Материал опубликован в № 3 печатного номера газеты «Культура» от 25 марта 2021 года в рамках темы номера «Церковь и культура: возможен ли новый союз?».
После того как смерть перестала быть предметом социальности и демонстративного потребления, оказалось, что в чистом виде, лишенном посюсторонних понтов, значительную часть наших современников не волнует даже судьба их бессмертной души.
Если мы представим ситуацию, в которой спустя 2–3 тысячи лет (после отступления ледников и повторного заселения Европы, Северной Азии и Северной Америки) археологи начнут разбираться в полулегендарной европейской цивилизации X–XXI веков, то они, вероятно, придут к довольно смешному выводу.
— Мы установили, что между началом XX и началом XXI столетия в большинстве регионов, охваченных так называемой «европейской» цивилизацией, произошла смена религии большинства населения, — объявят ученые грядущего на своей большой конференции. — На это четко указывает множество факторов.
И им будет что перечислить.
— Например, резко изменились погребальные практики региона, — начнут они загибать пальцы. — В большинстве европейских стран еще в начале XX века не было никакой практики сжигания покойных. В Нидерландах, скажем, первая кремация состоялась в 1914 году. Спустя век таким образом там хоронили уже более 60% покойных, в Чехии — свыше 95%, в США — около 53%, в Великобритании — 80%. Следовательно, прежние представления о посмертной жизни, связанные с представлениями о «воскресении во плоти», явно отошли на второй план.
Также у нас есть свидетельства, что процент граждан, идентифицирующих себя как христиане, в традиционно христианских странах на рубеже тысячелетий драматически обвалился. Согласно обнаруженному нами опросу 2017 года, проведенному в Великобритании, стране традиционно христианской, в воскрешение Христа там верили 17% опрошенных, в «небуквальное воскрешение» — еще 26%, не верили вовсе — 50% и не знали, что сказать, 6%.
При этом мы никак не можем сказать, что на смену религии в XXI столетии пришел рационализм. Нет, наиболее далеко отступившее от прежнего христианства поколение, родившееся в конце XX — начале XXI века, в своих изданиях и повседневных практиках активно использовало гороскопы, а также, во имя гуманного отношения к животным, настаивало на поедании вместо мяса растений, что влекло расширение посевных территорий и сокращение ареалов дикой природы. Также это поколение некритично, не будучи в состоянии оценить аргументы, верило в теорию об антропогенном изменении климата, в связи с чем отказывалось использовать бензиновые двигатели, но активно потребляло электричество вообще и интернет в частности, хотя последний был одним из главных эмитентов углекислоты в атмосфере (под 4% в 2017 году с прогнозами порядка 8% к 2025 году и 40% к 2040 году).
Кроме того, это поколение верило, что людей на Земле слишком много. Оно отказывалось от семейной жизни и деторождения, а зачастую и от собственного пола, считая, что существует некий «социальный пол», «гендер», который не предполагал вообще никаких обязательных свойств человека, кроме самоидентификации его в качестве мужчины, женщины, бесполого или двуполого существа.
— У нас есть основания полагать, что такая резкая смена повседневных практик и глобальных представлений о природе человека, его месте в мироздании и жизненных задачах могла произойти только в результате смены религии, — завершат свой доклад гипотетические историки будущего.
У нас, жителей 2021 года от Рождества Христова, вряд ли имеются причины смеяться над их версией.
Для того чтобы сменить веру, человеку никогда не требовалось (и не требуется сегодня) делать это публично и декларативно, со словами «я ухожу в новую систему мировоззрений»: такая явная «смена вер» характерна скорее для эпохи авраамических религий, когда единый и единственный Бог требовал безусловного отречения от многобожия, от веры пращуров и храма их богов.
В остальное время культы новых божеств, кочевавшие вместе со своими носителями, спокойно селились среди богов прежних — так, в архаическую Грецию прикочевали, согласно многим гипотезам, Аполлон и Дионис, позднее ставшие настолько греческими, что на их противопоставлении строил свои рассуждения о двух началах немец XIX столетия Ницше.
Поэтому то, что нам сегодня не кажется никакой религией, а представляется просто набором модерновых увлечений, паник и безумий (воук-культура, карбонофобия, критическая расовая и гендерная теории и все такое) — в силу самой своей иррациональности и влияния на базовые, экзистенциальные поступки людей заслуживает того, чтобы быть расцененным как новая, пусть и находящаяся в стадии становления, вера.
...У нас принято думать, будто причиной «секуляризации» (на самом деле всего лишь отступления от организованных форм религии, в расширенно европейском случае — от христианства) явилось распространение научных знаний, научной картины мира, дарвиновской теории и рационального мышления.
Этой же версии придерживаются многие церковные лидеры в разных странах, в связи с чем едва ли продуктивно тратят свои силы на поиск контраргументов против эволюционизма.
Однако из приведенных выше фактов следует, что никакой особой рациональностью, а тем более научным методом познания наши якобы «неверующие» современники не страдают. Более того: лишь ничтожная часть современников, от 2 до 7 процентов мирового населения, уверенно объявляет себя «материалистами и атеистами» в хардкорном смысле слова (при этом их нередко объединяют с т. н. нерелигиозными и агностиками).
Скорее следует говорить о равнодушии этих «светских» современников к сторонам жизни, прежде казавшимся основополагающими. Включая такие (казалось бы, сверхважные) аспекты, как смерть и посмертное существование.
И вот тут, кажется, начинается самое интересное.
Дело в том, что почти всю историю организованного человечества смерть и то, что за нею, представлялось людям не просто значимым, но в первую очередь социально значимым.
Если мы заглянем в документы самых архаических, ныне умерших религий, например, древнеегипетской, то увидим, что в некотором смысле смерть на протяжении тысячелетий являлась важнейшей отраслью экономики и частью жизненного уклада: организация проводов человека на «поля Иалу» и его посмертного быта там была предметом заботы множества профессионалов во-первых и живых родственников покойного — во-вторых.
Можно даже сказать, что мертвые «жизненно» зависели от живущих: лишенные заботы, поминания и жертвоприношений с этой стороны, покойные могли зачахнуть в ином мире и даже исчезнуть окончательно.
Следы уверенности, будто посмертная судьба человека, его облик в вечности, зависит от способа его захоронения и от того, насколько будут о нем заботиться близкие, оставшиеся под нашим солнцем, сохранились в традициях разных народов еще очень и очень надолго: спустя многие века после принятия христианства, в конце XIX века, в Англии еще бытовала уверенность, что грехи с уже преставившегося можно снять с помощью специального ритуала вызова «поедателя грехов», а в России даже нередко и сегодня на родительских могилах оставляют еду.
Эта «социальность смерти» имела весьма косвенное отношение к собственно христианскому вероучению, но на поверку оказалась одним из несущих элементов в конструкции «социальной религиозности».
В конце же XIX и на протяжении XX столетия именно европейская религиозная мысль, в стремлении очиститься от предрассудков, фактически освободила судьбу человека в вечности от того, как он умер, как был погребен, как оплакан и как вспоминаем.
В своих высоких, стремящихся к чистой духовности и справедливости поисках религиозная мысль пришла к выводу, что человек отвечает лишь перед Богом и лишь за свои собственные мысли/поступки/решения. Смерть и вечность были десоциализированы, поскольку этого требовала не антирелигиозная, а религиозная рациональность.
Эффект превзошел, надо думать, все ожидания: после того как смерть перестала быть предметом социальности и демонстративного потребления, оказалось, что в чистом виде, лишенном посюсторонних понтов, значительную часть наших современников не волнует даже судьба их бессмертной души.
Осмысление этого феномена и, возможно, «ре-социализация» смерти является, быть может, более верным путем к возвращению молодежи в церковь, чем увещевания, рациональная аргументация и попытки «идти в ногу со временем».
Наше время понятия не имеет, куда оно идет.
Свежие комментарии