Мамонов смог не только удачно сшить «поколение дворников и сторожей» с современностью, но и оставить после себя нечто очень значительное, уводящее внимательного зрителя не столько в историю русского рока, сколько в христианские сени Средневековья.
Умер Петр Мамонов. Умер, оставив после себя примерно тот же вопрос, который возникает в голове русского человека, прочитавшего биографии Блока, Гоголя, Толстого. Что это: правда, игра на публику, юродство или особого рода сумасшествие? Если это и сумасшествие, то оно как-то подозрительно знакомо. Знакомо не по клиническим проявлениям, которые, кстати, сам Мамонов вполне успешно имитировал в психбольнице, кося от армии, а по какому-то тонкому, пунктирному следу, унаследованному русской культурой из раннего христианства и Византии. Этот след остался в русской истории как смутное воспоминание о Василии Блаженном, о том юродивом из пушкинского «Бориса Годунова», у которого мальчишки отняли копеечку, о Ксении Петербуржской. Это культурное и в некотором смысле вынужденное безумие, та форма осознанного поведения, которая, за неимением слов и доступных средств коммуникации, напоминает о божественном бытии настойчивым и провокативным требованием увидеть невидимое. Это самое невидимое загадочным образом сопровождает историю жизни Петра Мамонова, иногда становясь слышимым в песнях, иногда воплощаясь в дикие выходки на сцене. Фигура Мамонова не только удачно сшила «поколение дворников и сторожей» с современностью, но и оставила за собой странную тень, уводящую внимательного зрителя не столько в историю русского рока, сколько в христианские сени Средневековья.
Биография Мамонова вдруг напоминает путь апостола Павла, именовавшего себя «апостолом язычников», и типичную для поколения позднего СССР жизнь мальчика-мажора из «хорошей московской семьи». Мать – переводчица со скандинавских языков, отец – крупный инженер. Детство в центре Москвы, элитные школы, элитные друзья, элитная западная музыка на виниле, привезенном из-за железного занавеса, неоконченное высшее, почти десятилетие скитаний по случайным работам, конечно же, алкоголь, наркотики и рок-н-ролл. Это классическая биография того самого «поколения дворников и сторожей», откуда в свет вышло много знаменитостей, но еще больше не вышло никуда, а просто погибло в безвестности. Мамонов по чистой случайности оказался среди выживших. Тогда все выше перечисленное называлось «быть как все», что Мамонов сразу принял как для себя невыносимое. Выделяться приходилось с помощью подручных средств. В семидесятых годах на Тверской можно было увидеть странного молодого человека с накрученным на голове белым вафельным полотенцем, в революционном черном кожане и белоснежных штанах, сшитых из простыни. С дужки темных очков свешивалась цепочка от унитаза. «Жизнь была: выпить, закусить, телку поиметь, быть самым главным, - уже много позже вспоминал Мамонов и добавлял, - Жизнь была демоническая».
Тот факт, что он талантлив, долго не был очевиден самому Мамонову. Стихи приходили в муках, а музыка долго была только внутри и выражалась скорее в пластическом жесте, напоминавшем не столько танец, сколько почечные колики. Только к 30 годам, сыграв, а скорее промычав нечто на двух аккордах Артемию Троицкому, Мамонов решился на создание группы. «Звуки Му» вполне соответствовали своему названию. То, что играл Мамонов, не вписывалось ни в какие музыкальные стили.
Рядом, на одних и тех же квартирниках пели все тогдашние звезды: «Зоопарк», «Кино», «Аквариум». «Восьмиклассница-а-а…», - высоко затягивал слегка пьяный и донельзя хорошенький юный Цой, и все романтически вздыхали. «Я гадость. Я дрянь. Зато я умею летать», - дергаясь в уродливых конвульсиях, на басах отвечал Мамонов, и все переглядывались, не зная, то ли смеяться, то ли плакать. Однако, когда в 1987 году в Москву приехал знаменитый английский композитор и продюсер Брайан Ино, из всех российских групп он выбрал именно «Звуки Му», предложив Мамонову спродюсировать альбом и организовать тур по дальнему зарубежью. Формулируя причины своего восхищения, Ино говорил: «Я считаю, что Петр Мамонов одно из самых удивительных явлений на сцене. Я в жизни не видел ничего подобного. Человек просто одержим… Я был уверен, что он типично русский герой. Персонаж, сошедший со страниц повести Гоголя. Вы читали «Записки сумасшедшего»? Для меня Петр Мамонов вот такой герой».
Смотреть видео с его концертов часто физически трудно. Это не шоу, а скорее обнародованная, опубличенная мука. Странным образом сам процесс исполнения песни становился больше песни, творец оказывался больше своего творения. «Он шаман, - говорит про Мамонова Иван Охлобыстин, - Он интереснее того художественного произведения, которое сам же и создает… Когда ты слушаешь Мамонова, ты понимаешь сущность рока. Сущность комбинации, которая музыкально только оформлена. В этом парадокс Мамонова».
Потом был успех, признание, вояжи по Европе и США, а потом Мамонов решительно и даже грубо объявил о том, что идея проекта «Звуки Му» себя изжила и группа распущена. «Что разогнал по гордости, это да, - говорил Мамонов за 10 лет до смерти в документальном фильме «Петр Мамонов. Черное и белое», снятый режиссером Константином Смилгой, - Я ж талантливый. И пока я думал, что талант это я, я всех и гнал».
Портрет Петра Мамонова начала 90-х знает каждый российский киноман. Фильм Павла Лунгина «Такси-блюз», вышедший в 1990 году, это что-то вроде универсального отчета о том, как проходит перестройка в России. Картинка получилась неприглядной, хотя и искренней. Петр Мамонов, фактически сыгравший самого себя, с кайфом изображал вечно пьяного гения, который иногда «с Богом разговаривает», но делает это уж больно неудобно для окружающих: то подерется, то напьется, то и напьется и подерется одновременно. Мамонов действительно добился отклика зрительской аудитории, которой по большей части хотелось его просто придушить где-нибудь на 10 минуте фильма. Впрочем, Европе этот талантливый русский монстр вполне понравился – фильм получил приз за лучшую режиссерскую работу в Каннах.
Жизнь переломилась на пике славы, в 45 лет. Обычная депрессия вдруг рванула под ногами противопехотной миной, ломая кости и бруствер старого окопа. «Дай, думаю, куплю молитвословчик…», - потом вспомнит Мамонов. С этого момента разговор с Богом продолжался уже на других условиях: «Я тогда понял, что талант это Бог. А я просто Петя. Как я с женой разговариваю? Как я с другом разговариваю? Тогда все стало понятно». Теперь Мамоновы с двумя детьми жили в палатке на краю деревни Ефаново под Москвой. Реальность Бога и веры диктовали свои условия, требовали каждодневного усилия и главное – покания. Потом он скажет: «И Пушкин, и Ломоносов, и Менделеев не сомневались в существовании Бога. А какая-нибудь Леночка 17-ти лет заявляет: что-то я сомневаюсь, что ваш Бог есть. Это как в метро пришел человек из провинции, увидел схему, какие-то стрелочки, точки, и говорит, а, все фигня, поеду, как хочу. Так и будет всю жизнь по кольцу ездить». Мамонов кольцо разорвал.
Его сценический образ почти не изменился, но в орбиту рефлексии вошли новые персонажи: Чехов, Пушкин, преподобный Ефрем Сирин. А спустя лет десять новый Мамонов снова встретился с Павлом Лунгиным на съемочной площадке. Это были уже другие люди и другая страна. В фильме «Остров» Мамонов стал бедным монахом, монастырским кочегаром, всю жизнь раскаивающимся в страшном грехе молодости. Публика смотрела фильм и не могла поверить, что перед ней истово молится тот же самый человек, который некогда пускал слюни и дрыгал ножками на сцене. Фильм был воспринят как откровение. Лучший христианский фильм года, шесть статуэток «Ника», шесть «Золотых орлов» - это только часть золотого дождя наград, просыпавшихся на съемочную группу и лично Петра Мамонова. Из музыканта, известного узкому кругу ценителей, он внезапно превратился в почти сакральную фигуру, что-то вроде заступника всея Руси. «Остров» рвал рейтинги в клочья. Тайна этого успеха, возможно, хранилась на том сакральном острове русской культуры, где лежат ключи от России – страны, упорно верящей в чудо преображения зла в добро. Символом этой надежды стал Петр Мамонов.
Реакция на фильм разделила аудиторию на верующих и не верующих. «Петя как та цирковая лошадка, которая знает только один трюк, - говорит Артем Троицкий, - Вот Петя этот трюк всю жизнь и исполняет». Но сам Мамонов был другого мнения: «Я специально прошел весь этот путь, - говорил он за 10 лет до смерти, - Искорежился этим миром и теперь возвращаюсь обратно к себе».
Теперь Мамонова не стало. «Не надо обольщаться, что после нас только прах останется», - говорил он. От него остались не только память, записи и фильмы, но еще и эта неуловимая тень, уходящая в историческую даль и русскую глубину. Возможно, история его жизни, как некогда история Пушкина и Толстого, эта некая мифологическая отметина, так до конца и не заживающий шрам на крутых бицепсах нашего времени, напоминающий, откуда мы идем и куда в конце концов должны прийти.
Свежие комментарии