Юрий Квятковский: «Цирк не может быть музеем»

Юрий Квятковский — молодой и успешный, дважды номинированный на «Золотую маску» театральный режиссер-экспериментатор. Ученик Дмитрия Брусникина, один из основателей независимой творческой группы Le Cirque de Charles La Tannes и преподаватель Школы-студии МХАТ. В начале года он стал главным режиссером огромной госкомпании — «Росгосцирка». Это удивительное назначение станет еще более удивительным, если Квятковский сумеет сдвинуть с места, перестроить эту махину. Об этом мы с ним и говорили.

— У нас в России замечательный цирк, с прекрасными артистами, давними традициями, выдающимися династиями. При этом он чрезвычайно консервативен и сильно отстал от времени. Отечественный цирк демонстрирует отдельные номера, а не рассказывает истории, как, к примеру, делает французский конный театр «Зингаро». Такого рода новации наш цирк отторгает.

— Нужно впустить в эту консервативную среду людей, которые смогут увидеть ситуацию свежим взглядом и предложить свои решения. Театральный сюжет — одна из возможных составляющих для циркового действа. Но, может быть, кто-то из режиссеров и традиционный дивертисмент так сделает, что тот захватит и не будет отпускать. Сюжет в современном театре, где идут постдраматические процессы, вовсе не обязательно линейный. Это может быть и метасюжет.

— Вы всерьез рассчитываете на то, что зрители, которые в нашем цирке не привыкли и к обычным историям, к обычному спектаклю с последовательно развивающимся сюжетом, примут современное искусство? Цирковая публика так же традиционна, как и цирковые артисты.

— Публика традиционна везде — в балете, в опере и в драматическом театре. Таково клише пятнадцатилетней давности — давайте делать то, к чему привыкли зрители. А моя позиция и позиция моих коллег состоит в том, что нужен баланс между поиском и традицией. Если предлагать публике не диалог с чем-то для нее новым, то он и не начнется. Сам по себе к публике запрос на новое не придет.

Такого рода вещи мы наблюдаем в драматическом театре. Проекты, которые раньше можно было назвать сугубо авангардными, «не зрительскими», теперь собирают полные залы. А если мы посмотрим, кто из режиссеров делает аншлаги даже на периферии, вне признанных культурных центров, то это окажутся люди, находящиеся в поиске, далекие от традиционалистской рутины.

Европейский, мировой цирк успешно прошел этот путь — на цирковых фестивалях мы видим массу новаторских спектаклей. Пришло время расширить привычные представления и о нашем цирке. У него должен возникнуть диалог с самой разной публикой. Но что надо сделать для того, чтобы эта публика в него пошла?

Мы с вами разговариваем по телефону, сейчас я стою перед зданием сочинского цирка. Около него много людей, подростки катаются на скейтах. Я думаю, что в цирк, такой, какой он сейчас, они не пойдут никогда. А ведь эти подростки тоже занимаются трюками, прыгают на своих скейтах по бордюрам, делают флипы, грайнды и слайды. Перед цирком и внутри него находятся две совершенно не имеющие отношения друг к другу субкультуры. Эта граница очень ярко выражена, и мне хотелось бы ее сломать.

Я не могу сказать, что наш цирк совсем не идет в этом направлении. Запашные много что пробуют, какие-то реалии современной культуры Цирк на проспекте Вернадского впитывает. Он тоже находится в этом поиске — на каком-то своем уровне.

— Как же вы собираетесь выстраивать этот диалог с публикой?

— Это задача не только тех, кто создает контент, но и маркетологов и пиарщиков. Работа предстоит большая. Кто-то ведет с публикой примитивный диалог, но цирк — серьезная культурная институция, а «Росгосцирк» к тому же государственное учреждение. Здесь это недопустимо.

Примером того, что нам нужно делать, может, с моей точки зрения, послужить так называемый «Институт театра», который делал фестиваль «Золотая маска». Это школа зрителя: дискуссионные клубы и разного рода образовательные модули, объясняющие зрителям, что они смотрят, зачем это нужно, что такое режиссер.

Вы можете сказать, что цирк куда более условное искусство, чем драматический театр, куда более повествовательное. Но для меня главный интерес в цирке в том, что в нем главную роль играет метафора. Метафора — ключевой инструмент и для театрального режиссера, и для хореографа. А если ты говоришь со зрителем языком метафоры, то это уже не повествовательное, нарративное искусство, не реализм, присущий документальному театру и кино.

Цирковое произведение наполнено метафорами, и поэтому я смотрю в сторону тех режиссеров, художников, хореографов, которые с ними работают, выстраивают коммуникацию со зрителем за счет языка символов. То, что прежде они не имели дело с цирком, неважно. Важнее то, что он может их заинтересовать, и у них есть свежий, незамыленный взгляд.

— Ну, хорошо. В цирк пришли влюбленные в современное искусство режиссеры и хореографы со свежим взглядом, они поставили принципиально новые для него спектакли. Это все, что вы хотите сделать?

— Для меня важно, чтобы цирк стал одной из составляющих отечественного культурного ландшафта. Вот смотрите: на фестивале «Золотая маска», когда собираются вместе хореографы, оперные и драматические режиссеры, те, кто создает перформанс, занимается экспериментами в искусстве, — это одна большая семья. А цирк из нее исключен. Хотя и театр, опера — да и что угодно! — с удовольствием заимствуют его эстетику. Цирк тоже пользуется наработками других жанров искусства, однако результаты пока невелики. Но иного пути, кроме интеграции с другими зрелищными искусствами, нет. Во всяком случае, я его не вижу.

— Мне все-таки кажется, что вы переоцениваете цирковую публику.

— Ну да, публика привыкла к такому цирку, который у нас есть сейчас, она ходит в него с детьми. Но разве она не водит их в детский театр? В цирк люди ходят раз в три года, а новые впечатления для детей ищут все время и находят их в кино и театрах.

В театре можно попасть на неталантливый спектакль, но в целом детские спектакли ставят очень одаренные, ищущие люди. Вот сейчас в сочинском цирке одна из таких режиссеров выпустила спектакль, и ей было очень непросто работать в новой для нее цирковой среде. Спектакль поставлен по повести Куприна «Слон», называется он «Девочка и слон». В нем остался весь цирковой инструментарий. Просто через цирковую программу простроен сюжет.

Эта девушка — режиссер детских спектаклей, ее театральный успех строится на том, что она общается с детьми на равных, говорит с ними о вещах, которые ей интересны. Иными словами, у нее получается не делать из детей дураков.

Это не значит, что детей не надо развлекать, веселить и окунать в состояние праздника и карнавала, — то, чего все ждут от цирка, должно в нем остаться. Но эксперимент, который мы поставили с этим спектаклем в сочинском цирке, заключается в том, что внутри циркового сюжета есть проблематика и меняющийся по ходу дела персонаж. У него есть своя задача, и он ее решает на манеже. Таких спектаклей должно быть много.

Чтобы цирковая среда забурлила, нужно в сезон выпускать несколько подобных премьер с разного рода смыслами, нужно чтобы они сталкивались друг с другом, чтобы возникала дискуссия. До сих пор в «Росгосцирке» был дефицит подобных событий. Может быть, раз в два-три года какая-нибудь программа выходила. Вообще-то, это вопиющий факт. Это уж точно не свидетельствует о намерениях развивать культуру цирка. Но надо сказать, что огромный «Росгосцирк» с его тридцатью зданиями по всей стране и цирковым конвейером находится в иной ситуации, чем московские цирки — на Цветном бульваре и на проспекте Вернадского. Им проще удивить москвичей премьерой, за счет этого они живут. Значит, одна из наших задач — войти в одно поле с цирками Никулина и Запашных и начать с ними творческую дискуссию.

— Но для этого спектакли «Росгосцирка» должны видеть в Москве, а у него там нет площадки.

— Это продюсерская и маркетинговая задача, а я про другое говорю. Что происходит в театре? Там конкурентная среда. Театральных городов много. Если посмотреть на тех, кто приезжает на «Маску», то это и Пермь, и Екатеринбург, и Омск — все не перечесть. Мы даже можем не брать драматический театр с его моноспектаклями. Возьмем оперу — там 300 человек в одном спектакле, это махина покруче циркового представления. А когда эксперты «Золотой маски» ездят смотреть и отбирать на фестиваль оперы, у них глаза разбегаются. Они не успевают посмотреть все вышедшие в сезоне спектакли. А в цирке...

12 сентября я привез в Сочи критиков, они посмотрели нашу премьеру. А больше мне их и повезти-то некуда. Пока что я не могу им показать ни одного спектакля на конвейере «Росгосцирка». Говорить, в сущности, не о чем. А если даже удастся найти какие-то яркие цирковые программы, про них сложно будет написать статью. Сложно будет анализировать какой-то художественный ход, потому что принципы, по которым делаются эти программы, понятны. Надо сделать программу поярче, позабористей — чтобы не провалиться в прокате и собрать как можно больше аудитории. Но если передо мной стоит такая задача, я могу пользоваться самыми примитивными средствами. В качестве примера я могу привести любую театральную антрепризу. У них залы битком, а строятся их спектакли вокруг одной табуретки в качестве оформления, известного медийного артиста и какой-нибудь дурацкой комедии. Это дико востребовано, и продюсеры собирают дивиденды и живут припеваючи.

Но этим же не может заниматься государственная компания. Ее задача — развитие искусства, развитие культуры. Развитие здесь обязательно — если это не музей. Можно признать цирк музеем и бесконечно играть свое «Лебединое озеро». Но проблема цирка в том, что никакого «Лебединого озера» нет. Нет идеальной формы спектакля, программы, которая бы 100 лет существовала и была аналогом идеального балета и идеальной оперы. Есть идеальный номер, но повторить его очень сложно, потому что это связано с трюком.

Цирк не может превратиться в музей. Вот вам пример — в Большом цирке на Вернадского нет своей священной коровы, «Чайки» или «Лебединого озера». Там все время меняется репертуар. Цирк должен находиться в постоянном анализе самого себя, в поиске, прощупывании новых границ. Только тогда он может считаться живым.

Государственная культурная институция не может пользоваться примитивными способами коммуникации со зрителем. А если мне нужно собрать зрителей и этим доказать государству, что я молодец, то я могу это сделать опробованными попсовыми методами. Но тогда я буду не разговаривать с публикой, а ее обслуживать.

— Я думаю, многие деятели нашего традиционного цирка не стали бы против этого возражать.

— Должна ли культурная институция обслуживать граждан или ее дело вести их за собой? И претендует ли на это цирк? Многие считают, что он создан не для этого. А для чего, если это не его дело? И что тогда в нем делают режиссеры, художники, композиторы? Они что, выстраивают свой диалог с аудиторией на каком-то примитивном обывательском уровне? Тогда эта задача не для них, и цирк должны делать другие люди, умеющие делать это как коммерсанты.

На вопрос о предназначении цирка я пытаюсь сам для себя ответить подобным образом. Если цирк — часть культуры, то он должен находиться в очень смелом поиске. Быть трендсеттером, предлагать новые для искусства принципы. Театры их предлагают, кино предлагает, а цирк, в том виде, в каком он есть сейчас, перестал даже Первый канал интересовать. Передача «Цирк со звездами», в отличие от «Танцев со звездами», прошла один раз. Со льдом связаны трюки, и с цирком похожая по смыслу могла бы выйти «движуха», но цирк на телевидении почему-то не пошел. Почему?

Сейчас, повторюсь, я стою перед сочинским цирком, и вот смотрю на мозаику на его фасаде. На ней изображены персонажи на свинках, похожие на космонавтов акробаты. Это мозаика 1971 года, такое представление о цирке живо и сейчас. Вот такой цирк все эти годы был монополистом абсолютно понятного, карнавального, яркого, простого, «народного» впечатления. Но теперь на этом поле его потеснили многие другие жанры и главным образом телевидение.

Цирки построили во всех крупных городах, цирк был пропагандистским искусством. А сейчас у пропаганды есть другие, куда более убедительные возможности.

Место цирка в современном обществе надо переосмыслить, и ничего страшного в этом нет. Вот смотрите — даже те, кто считает, что знают о цирке все и отлично его понимают, не могут ответить на вопрос, какое место в сегодняшнем обществе он занимает.

Театр для себя на этот вопрос ответил. Те, кто его создает, стали задумываться о том, зачем он вообще нужен. В чем его социальная составляющая, какие новации он несет, а в цирке такой анализ никто, в общем-то, и не ведет. Это не значит, что все режиссеры и все артисты должны об этом думать, но критика, люди, умеющие анализировать и писать, должны, конечно, подключаться к этому процессу.

Театры стали общественным пространством, все они развивают какую-то свою внутреннюю жизнь. Более современные театры открыты для зрителей с 11 утра до 11 вечера. В них есть библиотеки, магазины, кафе, и все это создает культурную среду. А в Сочи стоит цирк, и его здание абсолютно бесполезно для граждан. Перенять бы эту тенденцию у театральных коллег, вот было бы хорошо!

Но пока что подобной работы с аудиторией цирк не ведет. Это ему не интересно, цирковые здания существуют не как культурные институции, а как место, где торгуют зрелищами. Пришли люди, посмотрели представление, и все. Открылась ярмарка — и закрылась. Цирк не имеет права так себя вести. Огромное пространство его зданий принадлежит городу, а не частным лицам. А это значит, что нам нужно работать на города и горожан.

У нас есть идея перед каждым нашим цирком, где есть площади, сделать общедоступные цирковые школы на коммерческой основе. Таким образом, мы отчасти выйдем за рамки традиционного цирка. В Москве есть люди, которые устанавливают трапеции, учат трюкам, не имея никакого отношения к «Росгосцирку», и это имеет достаточно большую популярность. Они используют это как девайс, как аттракцион, и независимо от нас занимаются популяризацией циркового искусства. В Парке Горького это дико популярно.

Почему бы нам не заняться чем-то подобным?

Фото: Кирилл Зыков / АГН «Москва». Фото на анонсе предоставлено пресс-службой ФКП «Росгосцирк».