На днях на экраны вышел авторский вестерн «Голиаф» казахского режиссера Адильхана Ержанова — монументальный образец ренессанса регионального кинематографа. «Культура» пообщалась с автором ленты.
— Вы снимаете строго по раскадровке и тут возникает некое недоумение — как можно заранее учесть работу с природным светом, превращающимся у вас в подлинного соавтора драматургии?
— Мы с оператором продумываем график таким образом, чтобы учитывать выгодное состояние света для каждой сцены соответствуя ее настроению. К сожалению, так получается не всегда, но иногда получается.
— Буквально в каждом эпизоде новый, отчетливый акцент солнечного освещения подчеркивает освещает спонтанность событий, кульминацией которых становится бунт маленького человека против системы совпадающий с ее самоликвидацией. Почему главный злодей внезапно решил перебить своих сообщников?
— Каждый зритель волен предложить свою версию, я поделюсь лишь одной из них. Любой диктатор так или иначе переживает несколько покушений и, дабы сохранить власть, наш Пошаев регулярно чистит ряды своих приспешников. Явка главного героя с повинной является неким знаком для старта очередной ротации: как так, кто-то подучил, с какой целью? Пошаев чувствует, что его хотят убрать и начинает действовать.
— Не стоит забывать, что на кону большой куш — случайно перехваченная партия наркотиков, с которой непонятно что делать…
— В принципе, да. Еще важнее и то, что жестокость Пошаева так же не по нутру его головорезам, масштаб насилия оказывается слишком велик для маленького поселка, в котором он — царь и бог.
— Тут сходится масса факторов и проявляется философия ленты: превысив некий масштаб зло самоисстребляется и вот тогда на авансцену выходит маленький человек, но он не становится героем, а, скорее, лишь эмблемой высшей воли. Мощь, которой неуемной похваляется Голиаф, есть мерзость в глазах Божьих и именно жертва произвола, а никакой не Ланцелот, кладет ему конец, но тут есть системная проблема. Сценарии сочиняются о герое и ради героя, вы же исходили из ситуации невозможного, несбыточного отмщения.
— Можно и так сказать, тут был аристотелевский взгляд — первичность сюжета… Я старался промоделировать ситуацию победы маленького человека на некой властью, возможно ли она? На первый взгляд — никогда, в этом то и стояла сверхзадача: показать рост и бунт человека в принципе не являющегося героем.
— В конце-концов место «голиафа» оказывается вакантно и на него остается лишь один претендент — маленький человек. Он просто обязан занять это место в силу ответственности за территорию и на этой страшной работе он может быстро выгореть.
— К сожалению, вакуум власти очень опасен, герой его создал и что с ним станет дальше — отдельная и, думаю, трагическая история. Итальянские журналисты отмечали, что самое страшное в финале — отсылка к Ницше: борясь с монстрами легко стать монстром, поскольку когда вы смотрите в бездну — бездна смотрит на вас. Власть растлевает любого человека и часто становится его приговором.
— «Голиаф» приоткрывает и более страшную реальность — героиня признается, что не может даже вспомнить лица убитого мужа, а лишь обстоятельства первого свидания. Сознание не успевает зафиксировать образ стремительных изменений — кто-то переворачивает стол и делает нас заложниками игры без смысла и правил.
— Да, нас увлекает масса эмоций, ничего не откладывается, жизнь девальвируется, обесценивается, и это, увы, характеризует современное мышление.
— Сколько заняли съемки?
— Семь дней, с репетиционым периодом — полмесяца.
— При этом вы демонстрируете высокий класс владения киноязыком — ракурсом, монтажом, планами и подтекстами. Что отточило ваше видение — зрительский опыт или чья-либо школа?
— Меня дисциплинируют и учат малые бюджеты — ограниченность средств, я должен экономить каждую секунду времени. У меня нет денег рассказывать истории через линейные сюжеты — остается рассказ через изображение. Оно должно цеплять зрителя сильней чем спецэффекты, в моем случае — как говорил Хичкок — должен быть заполнен каждый сантиметр экрана. Ну и конечно, команда — у меня никто не меняется, мы вместе растем, развиваемся, открываем что-то новое, все время учимся.
— Работа преподносила сюрпризы?
— В основном не очень приятные, мы превратили в с сквозной мотив единственное обстоятельство — заклиненный АКМ Пошаева, и, вообще,
очень радовали находки актеров — они много привнесли в историю.
— Очень ее утеплили, тут нет ни одного кромешного злодея, все в чем-нибудь правы.
— И сыгравший Пошаева Данияр Алшинов стремился его оправдать, чтобы сделать более пугающим
— Заслуженно отмеченный международными фестивалями «Голиаф» обозначил переломный момент творческой судьбы и я не удивлюсь, если завтра к вам выстроится очередь из продюсеров-миллионеров…
— В таком случае я предложу им более сложный сценарий и сниму за десять миллионов картину, которая будет выглядеть на сто. Планка должна повышаться.
— Чему научила вас эта работа?
— Отказываться от массы вещей, чтобы рассказать историю. Мы сознательно избавлялись от многих эстетических и мелодраматических эффектов, а вместо них использовали то, что я обозначаю выдуманным термином «психоло-гэг» - когда в сцене случается некий переворот, позволяющий объемнее раскрыть характеры персонажей. Например, момент, когда безоружный герой случайно провоцирует переполох вооруженной банды свидетельствует о паранойе команды Пошаева, или жужжащий как пропеллер вертолета вентилятор — герои вспомнили звук Ми-8 и стало ясно, что у них есть общий военный опыт. «Голиаф» научил меня искать и угадывать уплотняющий историю вещи.
— Вы сознательно дистанцируете зрителя от картины — отказываетесь провоцировать «залипание» в сюжете. Существуют ли фильмы, про которые вы можете сказать: «Ба! Да это кино про меня!»
— Да, и немало, но суть дела не в обстоятельствах, а испытывающих схожие чувства героях. Например, драма Джеймса Айвори «Остаток дня» - в моей жизни ничто не напоминает обстоятельств старого дворецкого сыгранного Энтони Хопкинсом, но я его понимаю. Он чрезвычайно абстрагирован в своем одиночестве и, может быть, именно поэтому я подключаюсь к нему на все двести процентов — важно, что режиссер не манипулирует мной, соблюдает дистанцию и мое личное пространство, абсолютно честно вовлекая в свой рассказ. Такое кино работает лучше всего.
— Забавно, что такой герметичный стиль алхимически сочетается с бескрайней степью в которой происходит действие «Голиафа». Как вы думаете, почему российский кинематограф переживает сейчас нелучшие времена?
— Не думаю, что это так, — у вас много молодых талантов и идей, другое дело, что они не всегда располагают возможностями и бюджетами.
— Например?
— Петр Левченко, снявший «Куратора», Ладо Кватания — «Казнь», впечатлило «Пугало» уже опытного якутского режиссера Дмитрия Давыдова.
— Талантов, и правда, немало, но чаще всего автор снимает один-два фильма и пропадает с горизонта. Тут есть некая социальная подножка или загадка?
— Это комплексная проблема. Мне кажется, у нас есть очень мощная зрительская потребность в фольклорном кино — таком как «Дурак» Быкова или «Брат» Балабанова — история Иванушки-дурачка либо бывалого солдата перенесенного в современность.
— И в Голиафе просматривается подобное глубинное начало — это история простака не отбрасывающего тени и — строго по Юнгу — внезапно встречающего свою Тень.
— Исследования Юнга, и правда, очень кинематографичны и не мыслимы вне фольклорных основ.
— Творческие планы…
— Готовлюсь к новому фильму о полицейском, помогающем женщине разыскать ее сына.
— Порекомендуйте нашим читателям топ лучших казахских фильмов постперестроечных лет...
— Прежде всего — «Жизнеописание юного аккордеониста» Сатыбалды Нарымбетова, далее назову «Иглу» Рашида Нугманова, «Синий маршрут» Жардема Байтенова (правда, это 1968 год), «Конечную остановку» Серика Апрымова и «Заблудишегося» или «Районы» Акана Сатаева.
«Голиаф». Казахстан, 2022
Режиссер Адильхан Ержанов
В ролях: Берик Айтжанов, Данияр Алшинов, Дмитрий Чеботарев, Александра Ревенко, Еркен Губашев
16+
В прокате с 29 сентября
Фотографии: кадр из фильма "Голиаф", на анонсе Адильхан Ержанов, фото ZUMA/ТАСС
Свежие комментарии