На последнем ММКФ «Святого Георгия» за лучшую режиссуру удостоился Алексей Федорченко, снявший философскую фреску «Последняя «Милая Болгария» по мотивам самой скандальной книги Михаила Зощенко «Перед восходом солнца». Фильм выйдет в прокат в конце мая.
1943 год, Алма-Ата, эвакуация. Герой фильма — плодовод-мичуринец — пытается возродить морозостойкий сорт лечебных яблок «Милая Болгария», параллельно расследуя обстоятельства таинственного исчезновения прежнего жильца своей комнаты, популярного писателя Семена Курочкина (псевдоним Михаила Зощенко). Вскоре он обнаруживает дневники пропавшего и предается изучению рукописи автобиографической книги «Перед восходом солнца».
— Как появилась идея экранизации столь необычного текста?
— Я задумал фильм, когда еще не занимался кино, более 35 лет назад, прочитав рассказ, в котором двухлетнему Мише купили новые ботинки. Он едет на извозчике, видит только эти ботинки, а на Питер с его дворцами и каналами внимания не обращает. Я подумал: «Какое классное кино!» и очень удивился, что никто из кинематографистов не занимался этим произведением. Несколько раз возвращался к этой идее, но всерьез мы с Лидой Кагашовой стали писать сценарий в 2016-м, сочиняли его два года, еще два искали деньги, а закончили фильм буквально за два дня перед премьерой.
— Почему главным героем стал не автор, а случайный читатель его записок?
— Мы долго мучились, когда решили показать две сущности Зощенко — меланхоличного дворянина и адепта теорий Павлова. Так в фильме появился другой герой — мичуринец Леонид Ец, по-честному расследующий чуждую ему меланхолию любимого писателя. С удивлением узнав о его чужеродной сущности дворянина, он относится к нему с подозрением до самого последнего момента, пока их судьбы неожиданно не пересекаются.
— Таким образом, вы «овнешнили» сюжет самопознания...
— Получился психоаналитический детектив, исследование меланхолии не только Зощенко, а всего поколения советской интеллигенции 30–40-х годов. К какому бы ни обращались — а мы использовали дневники и Эйзенштейна, и Прокофьева, — все воспоминания написаны будто одним человеком, граничащим со смертью, каждый тогда жил жизнью на пределе. Так в сценарий проникли эпизоды со съемками «Ивана Грозного», раскрывающие состояние целого поколения.
— И все же остается вопрос — отчего на печальную книгу Зощенко яростно взъелись партийные шишки и коллеги? В дружном негодовании звучали ноты глубокой личной обиды и стыда.
— В те годы раздражало любое отклонение от генеральной линии партии, старались давить по всем направлениям — с тридцатых годов в литературе, кино, науке всех стригли под одну гребенку. Государство желало слышать слово «мы» и повсеместно вычеркивало «я», а книга Зощенко была очень личной и интимной… Но, конечно, все было сложнее — они с Ахматовой попали под расправу с ленинградской верхушкой, и надо было выставить ее журнал «Знамя» как упаднический, вредный, чуждый.
— Вы встретились с «Восходом солнца» как юный читатель и зрелый режиссер — как изменились после первого знакомства и завершения картины?
— Работа не меняет мою жизнь, так как параллельно я делаю пять фильмов, а эта история — очень личная, она всегда со мной, перечитываю книгу Зощенко раз в несколько лет. Почему? Меня всегда интересовало поведение людей после революции, их выбор — сопротивляться, или внедряться, или ассимилироваться… Один мой дед — полный Георгиевский кавалер, герой Первой мировой войны, не занял ничьей стороны, остался простым украинским крестьянином, а его репрессировали как белого офицера, хотя он никогда им не был. Другой прадед ушел с Деникиным, его брат был одним из лучших военных авиаторов Балтийского флота и тоже эмигрировал в Китай. То время очень ударило по всем моим предкам, и я много думал, куда бы пошел, к кому бы примкнул. Конечно, в тайне, ведь в 80-е думать о таком было не принято.
— Ответа нет?
— У меня — нет, а Зощенко безоговорочно выбрал революцию, стремился стать своим…
— Но не справился с этой ролью и фактически этой книгой приговорил ее в себе.
— Именно так, его юмористические рассказы прочитали в этом свете как издевательство, а не критику пережитков и запретили к дальнейшим публикациям.
— Он выразил острое осознание мыслящего слоя, что небывалый социалистический эксперимент выдохся и скис. Отсюда черная меланхолия, с которой можно справиться лишь на пути индивидуального самопознания...
— Это мироощущение зародилось в тридцатые годы. Когда половина твоих друзей расстреляна или посажена, начинаешь остро проживать каждый новый день как праздник, а затем наступают темные будни...
— Новую картину следует считать второй частью авторского диптиха?
— Да, «Ангелы революции» 2014 года рассказывают о гибели русского авангарда, а «Последняя «Милая Болгария» — история его посмертия. Хотя Зощенко не уничтожили физически, его заклеймили как лишнего человека, подвергли бойкоту, оставили без средств существования. Бюрократическая машина перемалывала осколки русского авангарда — и Эйзенштейна, и Прокофьева, всех выживших… Сегодня состояние многих представителей творческой интеллигенции очень схоже.
— Любопытна неразрывная связь ничем не схожих художников советской страны и эмигрантов, многие из которых в те же годы погружались в черную меланхолию, как Георгий Иванов…
— Да, конечно, у культуры и у России нет очевидных границ. Можно сказать, заполненная эвакуированными Алма-Ата стала последним ковчегом русской культуры — там работали писатели, композиторы, художники и — одновременно — 15 съемочных групп, а еще промышляли воры, сбежавшиеся отовсюду к теплу и еде. Ненадолго Алма-Ата стала столицей яблок, кинематографа и криминала.
— Большое впечатление оставил артист, сыгравший безмолвную тень писателя. Бледный юноша без признаков прожитых лет, напоминающий то божественного младенца, то призрак смертной тени.
— В последних фильмах я использовал только екатеринбуржских актеров — полтора десятка исполнителей мирового уровня, настоящих, мощных звезд. Константин Итунин — гениальный мастер, я знаю его уже 15 лет, он может играть все что угодно, мы продолжаем работу над совместным проектом, построенным на доверенном Косте образе.
— Заметным героем «Болгарии» стал речной тростник, «выросший» из сподручного декоративного материала в подлинного соавтора.
— Он подсказал, как выстроить путь нашего Зощенко. Михаил Михайлович заканчивал книгу, работая на алма-атинской Центральной объединенной киностудии, водил дружбу с Эйзенштейном, строившим из тростниковых циновок декорации «Ивана Грозного», так как фанеры не было, она уходила на фронт. Наш герой попадает на съемочную площадку и сквозь недостроенные декорации начинает видеть абсолютно незнакомый ему мир другого человека. Мы скупили урожай всего камыша в стране — он в самом деле оказался очень удобен для строительства декораций, световых эффектов. Из него делали и Дворцовую площадь, и питерскую набережную, и окопы Первой мировой.
— Не менее эффектный соавтор — полиэкран, от его струящихся, переливающихся бликами композиций глаз не оторвать...
— Мы снимали каждый экран отдельно, поэтому они чуть-чуть отличаются от основного изображения. Хотелось показать, что мозг работает не линейно и залезть в голову другого невозможно...
— Недавно вы вошли в совет директоров возрождающейся Свердловской киностудии. Какова ниша и вектор образного развития уральского кино?
— Двадцать лет живем без нее и уже привыкли… Сейчас львиная доля регионального кино снимается на моей студии, но я, конечно, рад, что появились люди — не москвичи, уральские парни, — которым хочется возродить свердловскую площадку. Я двумя руками за их порыв, буду помогать всем, чем могу. Путь выберут они, это их ответственность.
— Что значит для вас уральское кино?
— Никогда не воспринимал себя как местный режиссер, хотя все мои фильмы глубоко патриотичны, я — космополит, не испытывающий трепета перед березками. С удовольствием любуюсь другими пейзажами и другими городами. Живу там, где мне комфортно, где меня окружают близкие люди: Екатеринбург подходит мне по размеру, Москва, например, тесновата и душновата. Никогда не испытывал желания куда-либо переезжать, сейчас достаточно иметь паспорт, открывающий границы.
— Ближайшие планы...
— Пока «Болгария» находилась в простое, мы сняли большой, просто огромный фильм «Большие змеи Улли-Кале» — это мозаика, описывающая столетние отношения России и Кавказа с начала XIX по начало прошлого века. Жанр картины необычен, в каком-то смысле это продолжение «Первых на Луне», там есть элементы мокьюментари, закончу ее через два месяца.
Свежие комментарии