12 октября 1771, 250 лет назад, родился Михаил Андреевич Милорадович. Сподвижник Суворова и Кутузова, герой многих войн. Петербургский военный генерал-губернатор, 14 декабря 1825 убитый на Сенатской площади.
Когда Милорадовича застрелил декабрист Каховский, генералу было всего 54 года. По меркам начала XIX века —едва ли не старость, а нынче это возраст расцвета. В 1825-м Михаил Андреевич был бодр и моложав, жил с балериной Екатериной Телешовой, был обременен большими долгами, и часто велел переставлять мебель в своем петербургском доме. Генерал от инфантерии и член Государственного совета скучал, а это хоть как-то его развлекало.
Михаил Андреевич был героем. Совершенным и абсолютным, лишенным чувства страха, расцветающим под вражескими пулями – в мирное время он унывал. За храбрость его полюбил Суворов, сделавший Милорадовича своим дежурным генералом: помимо природной отваги у него был и военный талант, чувство поля боя, понимание намерений врага.
Очевидцы описывали, как вел себя Милорадович под огнем французов в 1812-м, в Бородинской битве. Спокойный и уверенный в себе, он ободрял солдат и пошучивал, играя концами завязанной на его шее амарантовой шали. Под ним часто убивали лошадей, рядом падали, обливаясь кровью, офицеры, но он не знал страха. На солдат это производило огромное впечатление, Милорадович был их кумиром.
Человеком он был добрым – ему мы обязаны тем, что Александр I не сослал Пушкина в Сибирь за «возмутительные» стихи, в том числе и за эпиграммы на самого императора. Поэт отправился на юг, к новому месту службы, Милорадовичу многим обязана русская литература.
А еще он был очень простодушен. Возможно, с этим и был связан его карьерный взлет: 60 тысяч штыков петербургского гарнизона император доверил простому, надежному и преданному человеку, на которого было можно положиться. Это было важно, для русских монархов гвардия слишком часто становилась источником неприятностей, нередко имевших смертельный исход. Милорадович крепко держал ее в руках – и был слишком прост, чтобы вести свою игру.
К тому же он умел попадать в нелепые ситуации. Согласно легенде, самой нелепой из них стал случай с протекцией, которую граф попытался оказать своей пассии Телешовой. С ней конкурировала балерина Новицкая. Милорадович потребовал ее к себе, и велел немедленно прекратить соперничество, а не то быть ей в смирительном доме. У бедной женщины началось нервное расстройство, дело дошло до царя. Тот пожурил Милорадовича, он поехал к Новицкой извиняться. Узнав о его приезде, балерина от ужаса упала в обморок, и вскоре умерла.
И, наконец, Михаил Андреевич был очень самонадеян. Ему всегда везло, он был баловнем судьбы – и по ее прихоти, и от рождения. Сын аристократа, высокопоставленного военного, богатого человека, он принадлежал к уходящему в 1825-м «золотому» дворянскому веку, высшим проявлением которого стало царствование Екатерины I. Это было время громких побед и быстрых карьер, щедрых царицыных даров: те, кому улыбалась удача, становились богатыми людьми.
В силе оставались и привилегии прошлого: Милорадович был записан в гвардию еще ребенком, в 16 лет стал прапорщиком, в 19 поручиком, в 21 капитан-поручиком, в 25 капитаном, а в 26 полковником. В 27 лет он уже был генерал-майором, и его пример говорит о том, что система работала. Бог весть появился бы у России такой полководец, как он, если бы Милорадович десятилетиями выслуживал чины, и стал генералом годам к 60, немолодым, уставшим от жизни, перегоревшим человеком. Так же быстро продвигался по службе другой аристократ, великий английский полководец Веллингтон, в молодости покупавший один чин за другим.
В 18 лет он корнет, сразу же после этого – лейтенант. В 22 года капитан, в 23 года Веллингтон покупает патент на чин майора, а через несколько месяцев он уже подполковник: это обошлось в 3500 фунтов, огромные деньги по тем временам. В 26 лет он получил полковничьи эполеты, в 31 год, блестяще проявив себя в Индии, был произведен в бригадные генералы. Англия от всего этого сильно выиграла: энергия молодости в сочетании с военным гением Велингтона творили чудеса на полях сражений.
Это же можно сказать и о Милорадовиче, но к большой политике, в силу всего, изложенного выше, Михаил Андреевич был решительно неспособен. Это и погубило его в декабре 1825 года.
Дворянский век подходил к концу, Милорадович взял от него все, что можно, а молодые гвардейские офицеры к богато накрытому столу опоздали. Теперь чины выслуживали. Царские щедроты стали умеренными: Екатерина I щедро благодетельствовала еще и потому, что ее права на трон были более чем сомнительными. Она правила, свергнув и погубив мужа, при совершеннолетнем сыне – его наследнике. У ее внука таких проблем не было, да и возможности стали другими. Земли и крестьяне были раздарены. После блистательного царствования Екатерины страна пережила жестокий финансовый кризис, его усугубил разоривший Россию 1812-й.
Теперь приходилось экономить, время молниеносных карьер и обогащений прошло. Это сильно способствовало росту оппозиционных настроений: заговор декабристов питали не только либеральные идеи, но и память о вольнице и огромных возможностях XYIII века.
В декабре 1825 Милорадович ничего не знал о заговоре, но хорошо понимал настроения гвардейских офицеров. Законным наследником престола был второй сын Павла I, Константин, однако император Александр завещал его самому младшему из своих братьев, Николаю. Константин отличался бешеным нравом, но был отходчив, и, главное, уже давно жил вне России. Он управлял Польшей, его подзабыли, и он казался возможностью, альтернативой. Строгий службист Николай казался воплощением пропитанного чиновничьим духом и армейскими строгостями нового времени. Его не любило ни среднее гвардейское офицерство, ни военная и чиновничья элита.
Милорадович был сослуживцем Константина Павловича еще по итальянскому походу Суворова. Он носил драгоценную шпагу, которую ему подарил Константин, на ней была выбита надпись «Другу моему Милорадовичу». При таком императоре ему было бы гораздо лучше. Гвардия испокон века меняла императоров. Царское завещание мало что значило: после смерти Александра I она вновь могла перетасовать романовскую колоду карт, заменив Николая на Константина… О том, что на этот раз гвардейцы собрались сменить весь общественно-политический строй империи он, разумеется, не догадывался.
В декабре 1825 генерал от инфантерии Милорадович стал ключевой политической фигурой. Александр I умирал в Таганроге: он был еще жив, а в Петербурге уже делили его наследство. По царскому завещанию стать императором должен был Николай, Константин Павлович сам отказался от своих прав. Но Милорадовича это совершенно не устраивало, а надежной опоры среди гвардейских офицеров, генералов и высшей бюрократии у Николая Павловича не было.
Александр I был красивым, безмерно обаятельным человеком. Его средний брат, Константин, был взбалмошен, жесток, но отходчив и, порой, великодушен. А Николай Павлович, скорее, походил на немца: его методическая требовательность и жесткость была не в дворянских вкусах. При этом у Романовых с троном была связана тяжелая семейная история. Отца обоих претендентов свергли, зверски избили и задушили. Перед этим его лишила трона их мать. Деда Николая и Константина свергли и убили – у него трон отняла жена. Малолетний император Иоанн Антонович был свергнут собственной тетушкой, заточен и убит – главную роль во всем этом играла армия, военные.
И Николай, и Константин Павловичи боялись императорской короны.
К тому же в 1820-1823 годах произошли военные революции в Испании, Неаполе, Пьемонте и Португалии, поначалу вполне успешные, главную роль в них играли либерально настроенные офицеры. К 1825-му они были подавлены, но ощущение опасности было разлито в воздухе.
Первого декабря 1825 Александр I скончался, и началось полное опасностей междуцарствие.
После убийства отца Константин сказал: «Меня задушат, как задушили отца». Он не хотел править. Проведя день в тяжелых размышлениях, ни с кем не общаясь, цесаревич отказался от престола.
Тем временем в Петербурге прошло заседание государственного совета: один из его членов сказал, что «у мертвых нет воли». Константина поддержал Милорадович, Николай Павлович присягнул старшему брату. Все было решено: Константину начала присягать армия и чиновники, отчеканили монеты с его профилем… А он упорно отказывался от трона, и не собирался приехать в Петербург, чтобы это подтвердить.
В историю вошла фраза, сказанная в те дни Милорадовичем: «У кого шестьдесят тысяч штыков в кармане, тот может смело говорить». Тем не менее, штыки решали не все: Константин, скорее, был готов эмигрировать, но принять корону, или появиться в Петербурге и отказаться от нее, на худой конец выпустить манифест о своем отречении он не хотел. А Николай ему уже присягнул, и военный губернатор Петербурга генерал от инфантерии Милорадович настаивал на том, что царствовать должен Константин.
Сохранилась и другая его реплика, брошенная перед портретом Константина Павловича: «Я так надеялся на него, а он губит Россию!» До бесконечности тянуться это не могло, и 26 декабря, в 7 утра, Николаю I переприсягнул Сенат. Перед этим Милорадовичу стало известно о заговоре, но арестов не последовало – меняющий императора заговор в духе XYIII века оказался его последней надеждой. Но в 11 утра на Сенатской площади появились взбунтовавшиеся солдаты гвардейского московско полка, и военный генерал-губернатор понял, что штыков у него в кармане нет.
Он примчался на площадь в санях, чтобы урезонить солдат. Его вытряхнули из саней, сильно помяли, и к Николаю I, на Дворцовую площадь, он пришел пешком, с полуоторванным воротником мундира. Адъютант Милорадовича запомнил сказанные им тогда слова:
«Государь, если уж они меня привели в такой вид, то тут остается действовать только силой». На это государь ему сказал, что он, как генерал-губернатор, должен ему отвечать за спокойствие города и приказывает ему взять конно-гвардейский полк и идти с ним против московцев и лейб-гренадер.
Конногвардейцы медленно седлали коней, их командир отказался выполнять распоряжения Милорадовича: «Мое место при полку, которым командую и который я должен привести, по приказанию, к императору».
И тот, по своему давнему обыкновению, решил положиться на удачу и храбрость:
— Что это за генерал-губернатор, который не сумеет пролить свою кровь, когда кровь должна быть пролита!
Милорадович взял чужую лошадь, и приехал на Сенатскую в без шубы, в покрытом орденами мундире. Теперь он казался воплощением военной власти, и солдаты взяли на караул, закричали: «Ура!» Он произнес яркую речь, и они, было, заколебались… Но тут ему выстрелили в спину из пистолета, и ударили его штыком в бок.
С площади его вынесли на руках, по дороге у него украли часы. Милорадовича пронесли перед фронтом верных Николаю I войск, но к нему никто не подошел. Его звезда закатилась прежде, чем он умер.
С его смертью окончательно закончился сильно задержавшийся блестящий дворянский XYIII век. Пришло время чиновничьей николаевской империи. Армию и гвардию вымуштровали так, что больше они никогда не играли самостоятельной политической роли. Платой за это стала утрата той лихости, самостоятельности, внутренней свободы, которые лежали в основе блестящих побед екатерининского времени и в 1812 году.
Это сказалось уже через четыре года после смерти графа Милорадовича. Военный историк, генерал от инфантерии Николай Епанчин, бывший директор Пажеского корпуса, в 1905 году написал в книге «Очерк похода 1829 г. в Европейской Турции»:
«Умирать мы умели, но водить войска, за малыми исключениями – нет».
Такова была плата за то, что своевольных, талантливых и опасных людей заменили безупречные исполнители.
Свежие комментарии